Общение кабанов и синьорин

15.05.2016

Параноидная логика революций

Вот еще материальчик из залежавшихся личных архивов на "историко-психопатологическую" тему

"Паранойя" - один из психиатрических терминов, вошедших в повседневную разговорную речь. Сами психиатры, однако же, термин "паранойя" в последнее время невзлюбили, главным образом по причинам его многозначности, вводящей в путаницу: под ним в разные времена понимали то вообще некое "помешательство", то одну из разновидностей шизофрении, то самостоятельную разновидность эндогенных психозов, то нынешний его аналог -  "хроническое бредовое расстройство", ограничивающее одним только стойким интерпретативным (первичным) бредом, без нарушений восприятия и снижения интеллектуальных способностей. Последнее, впрочем, встречается настолько редко, что некоторые психиатры могут за всю свою жизнь ни разу с ним не столкнуться, так что порой даже высказываются сомнения в его существовании.



Гораздо чаще встречается похожее, но все же отличающееся психическое нарушение - параноидное расстройство личности (устаревшее название - параноидная психопатия). В отличие от болезни, являющейся процессом, психопатия - это устойчивое во времени состояние; это скорее "черты характера", нежели болезнь в медицинском понимании этого слова. Для параноидного расстройства личности характерны подозрительность, склонность видеть в окружающих врагов, приписывать им злые умыслы против себя, усматривать повсюду заговоры, попрание справедливости, ущемление своих прав или общественных интересов; нейтральные или дружеские слова или действия интерпретируются как недоброжелательные, провокационные, враждебные; при этом нередко такие люди одновременно ранимы и злопамятны, так что помнят о нанесенных им обидах и несправедливостях (истинных или воображаемых) очень длительное время. Степень выраженности их параноидальных идей варьирует - от тех случаев, когда они практически неотличимы от бредовых, до таких, когда речь скорее идет о нормальной, хоть и чрезмерной убежденности в собственной правоте. Но даже при параноидальные идеи становятся бредовыми, их содержание никогда не является заведомо неправдоподобным и нелепым. Параноидные психопаты не будут рассказывать о том, что их преследуют бесы или инопланетяне - они скажут,, что их донимают и зажимают завистники, конкуренты, власти. Наиболее распространенная параноидная тема - это супружеская неверность, ничего заведомо фантастического в себе не заключающая. Патологичность бредовым идеям придает не их содержание, а способ их обоснования и обусловленное ими поведение параноидальных личностей.

Эти личности (будем впредь, для краткости,обозначать их народным термином "параноики", хотя со строго психиатрической точки зрения этот термин неверен) совсем не редки: по разным оценкам, они составляют от 1,5 до 3 % всего населения (то есть их больше, чем, например, тех же шизофреников). Почти каждый человек в своей жизни сталкивался хотя бы с одним из них. Легко узнаваемы они и среди исторических персонажей.

Самое благоприятные для них времена - это эпохи глобальных социальных потрясений, "минуты роковые".



Во время Великой Французской буржуазной революции поистине всеевропейскую известность приобрел скромный доктор, средней руки ученый и журналист Жан Поль Марат. Каждый выход его газеты "Друг народа", напечатанной на сквернейшей бумаге с вырвиглазным шрифтом, становился событием. Между тем, тематическим разнообразием своих читателей доктор Марат не радовал. Кругом враги, кругом измена, граждане, будьте бдительны, - таков был лейтмотив всех его статей. Он мало заботился злобой дня, его не интересовало то, что у всех на слуху. Мало того - в чрезмерном внимании к какому-либо событию Марат усматривал козни врагов, вознамерившихся отвлечь граждан от чего-то более важного.

Вот как писал академик Тарле о публицистике Друга Народа: "...очень недоверчивый, Марат склонен был видеть иной раз в слишком повышенном общественном интересе к данному лицу или событию следы чьих-то усилий, чей-то сознательной мысли, направленной к тому, чтобы отвлечь внимание народа от затеваемых контрреволюционных козней. Он не сообщал, а учил... Он не разрабатывал вопросов, занимающих общество, а часто требовал, чтобы оно бросило одни темы и обратилось совсем к другим.
Таков предмет публицистических выступлений Марата. Этот предмет всегда один: народ окружен врагами, его почти все обманывают, революцию зарежут ее враги, если она не зарежет своих врагов, поэтому, если, например, кто-то устраивает пышные церемонии вроде праздника федерации и т. п., о чем кричат все газеты,— это нужно осветить именно как происки коварного врага, усыпляющего бдительность народа болтовней о мнимом братстве. Итак, тему искать нечего: она ясна и она всегда одна и та же. Теперь другой вопрос: как разрабатывать эту единую тему? Ответ: всегда отталкиваясь от действий врагов или от разоблачения тайных происков. "Все мое время было поглощено политикой, защитой угнетенных, разоблачением заговоров против отечества, борьбой против затевающих интриги и происки",— писал Марат за четыре о половиной месяца до смерти".

Конечно, сами по себе защита угнетенных, разоблачение заговоров или вечная борьба за правду или справедливость не  суть патология; но если человек эмоционально и настойчиво говорит, что вот именно он всю жизнь боролся, разоблачал, страдал, - вероятность того, что перед вами параноик, весьма высока.






Когда во Франции все только начиналось, когда созывались Генеральные Штаты, Марат уже, наряду с общепринятыми тогда восторженными надеждами на переустройство государства, высказывает совет - "остерегаться ложных друзей и предателей". Когда грянул гром и пала Бастилия, Марат был едва ли не единственным человеком, который подозревал в недостаточной революционности  тогдашних безусловных героев и кумиров - Мирабо, Лафайета, Барнава. Да что там - все Национальное Собрание, по его убеждению,  поддавалось тайным интригам королевского двора - кто по слабоволию, кто по злому умыслу...



И так все революцию, на любом ее этапе. Революцию предают, кругом враги, нужно решительно пресекать контрреволюционные козни. В сущности, для "параноика" это вполне ожидаемо.

В случае Марата примечательно, однако же, другое: ему верили широкие народные массы, его идеи мгновенно становились общепринятыми истинами, его статьи подвигали народ к активным действиям, порой насильственным и кровавым. Чем это объяснить? Что "рассудка француз не имеет", как писал Фонвизин? Но даже если так, то почему все-таки безрассудный француз верил именно Марату, а не кому-то другому? И почему ему верили, в первую очередь, широкие народные массы, хотя Марат никогда не старался угодить простонародью, подделаться под "своего парня", подражать говору необразованной толпы? "Никогда, - писал академик Тарле - он не допускал той ошибки, которая так характерна для многих пытавшихся непосредственно влиять на "простой" парод своими писаниями, никогда он не впадал в такую, почти непрерывную,. грубейшую, площадную ругань, как знаменитый в ту пору "Отец Дюшен" (т.е. Эбер). Эберу казалось, что, чем больше ругательных слов он наговорит и чем более развязный стиль пустит в ход, с залихватскими прибауточками и жаргонными выражениями, тем скорее он подействует на народные массы ... Он (Марат) не прикидывался ни рассердившимся грузчиком, ни ругающимся носильщиком. Нет, он был доктор Марат, который смотрит глубже и видит дальше неграмотных грузчиков и носильщиков и который именно поэтому требует, чтобы они ему верили, когда он им указывает на их скрытых и коварных врагов. Он к народной массе обращался сплошь и рядом повелительно и нетерпеливо, часто негодуя па ее слепоту или на ее легковерие и простодушие, на ее способность увлекаться хорошими словами и на ее неуменье смотреть в глубь вещей".

Когда успешна любая пропаганда? Когда она массивна, когда она назойлива, когда изощренна, когда не допускает высказываться своим противникам? Да, все это важно. Но недостаточно. Вспомним, как на закате советского строя массиву советской пропаганды противостоял всего лишь слабый писк одной зарубежной радиостанции. Но верили - ему, а советские агитационные материалы воспринимали с раздражением. Потому, что хотели верить. Потому что, в конечном счете, человек поддается только той пропаганде, которая отвечает его внутренним установкам, запросам, сокровенным мыслям. "Промыть мозги" можно лишь тому, кто пожелает такой "промывки".

Так и французское простонародье верило неистовому доктору Марату потому, что он внятно и красиво излагал то, что в глубине души чувствовало оно само: революция в непрерывной опасности, народ то и дело предают. Не один только параноик Марат видел кругом измену. Подавляющее большинство французского народа думало точно так же.

Так что же это было - "массовый психоз"? Но тогда возникает недоумение -  как и почему он возник. Говорить о "психической эпидемии" или там "массовом гипнозе" бессмысленно, поскольку это понятия чисто метафорические и никакой объяснительной нагрузки не несут. Психиатрии известны случаи "индуцированных психозов", но они, во-первых, очень редки, во-вторых - ни по внешним проявлениям, ни по механизму развития ничего общего не имеют с массовыми общественными движениями. В целом, прав был папа дяди Федора: с ума люди сходят поодиночке. А вероятность того, что несколько миллионов человек вдруг разом подвинуться умом, если и существует, то ничтожно мала.

Разумнее поэтому предположить, что в данном случае (и во многих похожих) причина лежит не в отдельно взятой психике, а  в окружающем мире, в реалиях истории, в социальной среде. Не потому ли у людей стали мозги набекрень, что набекрень сдвинулся реальный мир? Может быть, тут как раз тот случай, когда уместно вспомнить определение психики как субъективного отражения объективной действительности?

А действительность была такова, что революцию на самом деле предавали! Задолго до попытки бегства королевской семьи Марат предупреждал: не могут Людовик и "австриячка" на самом деле примириться с революцией, рано или поздно они попытаются нанести ей удар. В это мало кому хотелось верить: ну что за душка этот король, приветствующий восставший народ с трехцветной кокардой на шляпе, как искренне радеет он за благо своей страны. Но вот - свершилось: король с королевой пытались перебежать к врагам, и лишь бдительность представителя народа помешала им это сделать. Доктор Марат оказался прав!


А генерал Дюмурье? Разве не сумасшествие со стороны доктора Марата - подозревать в чем-то прославленного военачальника, одного из основателей новой революционной армии, победителя при Вальми, человека, остановившего и отбросившего назад неодолимую волну интервенции? Но вот пожалуйста - не в горячечном бреду, а в самой что ни на есть реальной действительности Дюмурье пытается совершить в армии роялистский переворот, а после неудачи бежит к австрийцам! Перейди в 1920 году Буденный на сторону Пилсудского - шок в Советской России едва ли был бы больший, чем во Франциии после измены Дюмурье.

Удивительно ли, что Марату верили? «Да и как было ему не верить, - вопрошал академик Тарле, - когда события постоянно оправдывали его предсказания; когда все, что казалось плодом его болезненной подозрительности, превращалось в действительность; когда этот исступленный "маньяк", с повязанной платком головой, которого жирондисты предлагали запереть в дом умалишенных, оказывался гораздо более проницательным сердцеведом и политиком, чем все осторожные, расчетливые, ловко интригующие парламентарии, так возмущавшиеся его выходками и так презрительно над ним смеявшиеся!».

Почему так получалось? Да потому что такова участь любой революции - быть преданной. И такова судьба детей революции - изменять ей. Таковы закономерности развития любого революционного процесса. Это - та самая "сила вещей", которая управляет судьбами народов, назови ее "божьим промыслом", "мировым духом" или "развитием производительных сил" и которая незаметно, но твердо подчиняет себе воли отдельных индивидов, заставляя всех двигаться в одном направлении, - при том, что каждый из индивидов остается уверенным, что выбор направления сделал он сам.

В революции всегда задействовано множество неоднородных социальных групп. Цели их не только не совпадают, но нередко прямо противоположны друг другу. Лишь поначалу их объединяет ненависть к тому режиму, который свергается на первом этапе революции. Но властная вершина никогда не остается пустой - одна из победивших групп занимает ее и становится доминирующей. С точки зрения доминирующей группы, революцию на этом можно и даже нужно закончить. Другим группам говорится: спасибо, все свободны, мы победили, наступило светлое царство, теперь идите и работайте на благо освобожденного отечества. Другими группами это воспринимается как предательство революции, особенно когда "доминанты" начинают пытаться навести порядок, вернуть жизнь в обычную колею, без восторженных толп и вооруженного народа на столичных улицах. Подозрение в измене перерастает в уверенность, когда доминирующая группа ради восстановления спокойствия идет на соглашение с некоторыми лицами и структурами свергнутого режима - политиками, чиновническим аппаратом, полицией и армией.



Если "восстановление порядка" (укрепление власти) доминантной группе не удается, она свергается, и ее место занимает другая (обычно более "левая", популистская, радикальная, но бывают и исключения). Снова следует краткий период всеобщего восторга, и только свергнутая группа обвиняет новых "доминантов" - в чем? Ну, разумеется, в предательстве революции. Вскоре, однако, такое же обвинение выдвигают другие группы, которые и от первого, и второго переворота не получили ничего существенного. Им опять начинает казаться, и не без основания, что революцию пытаются предать. Ведь новая доминантная группа стремиться к тому же, что и прежняя  - закончить наконец веселый революционный карнавал и насладиться заслуженными плодами победы.

Вот так все пребывают в убеждении, что против революции кем-то плетутся беспрерывные козни. Конкретных предателей каждый называет по своему вкусу, но в самом по себе предательстве не сомневается никто. И каждый в чем-то прав. Одни, достигнув цели, пытаются революцию затормозить (по терминологии врагов - украсть завоевания революции) . Другие, еще не достигнув власти, стараются революцию углубить (с точки зрения оппонентов - ввергнуть страну в анархию). Третьи стремятся повернуть ее на один-два шага назад (это, конечно, ничто иное, как гнусная контрреволюция). Понятно, что каждая из противоборствующих сторон подыскивает сторонников, выжидает подходящий момент, переманивает к себе  депутатов, уличные толпы, войска, полицию - иными словами, плетет паутину заговора. И не забывайте, что далеко не все люди стойки в своих убеждениях: кто-то то и дело переходит на сторону своих вчерашних врагов, - в силу разных причин, но чаще всего потому, что чувствует, что за ними сила (но тут можно и прогадать).

Так что предательство, измена, коварные замыслы, заговоры - все это истинная правда. Это не фантомы больной психики, это самая что ни на есть объективная реальность.

И так происходит во всякой революции: везде и всюду свои роялисты, жирондисты, монтаньяры занимаются политическими заговорами, обвиняя друг другу в предательстве. Для Николая II предателями были его генералы и депутаты Думы, настоявшие на отречении. В свою очередь, Временное правительство было обвинено большевиками в том, что спускает на тормозах революцию, не удовлетворив чаяний восставших масс трудового народа. Керенский обвинял в измене большевиков. Когда последние взяли государственную власть, они стали предателями не только для более правых, но и для более левых движений, которым глубина революции все еще казалось недостаточной (анархисты). Позже развернулась борьба уже между фракциями большевиков, и опять шли беспрерывные взаимные обвинения в предательстве и измене. Роль мега-предателя, само собой, досталась проигравшему.

Ну а сам этот проигравший, когда сел письменный стол, мог ли назвать свою книгу иначе, чем "Преданная революция"?


„Сухое еврейское лицо в ореоле легких седых волос, козлиная бородка — умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее; и было что-то сенильное в этом длинном хрящеватом носе с очками…. Он… обличал диктатуру партии. Требовал немедленного мира…, призывал к свободе слова, свободе печати, свободе собраний, свободе мысли; он истерически кричал, что революцию предали, — и все скороговоркой, с составными словами, будто пародируя стиль партийных ораторов…..“ (Оруэлл, "1984"

Вслед за Пьером Верньо часто повторяют, что революция пожирает своих детей. Вернее было бы сказать, что дети революции беспрерывно предают свою мать.

Жить в эпоху революции - значить жить в атмосфере всеобщей всепроникающей измены. Понятно, что в таких условиях люди с параноидальным стилем мышления получают преимущество. Так было и с Маратом. Его восприятие реальности было искажено, но в стране, где искажениям и сдвигам подвергалась сама реальность, маратовская картина мира оказывалась не просто верной, а самой точной.

О своих подозрениях, - или, скорее, прозрениях - Марат раз за разом оповещал народ через свою газету "Друг народа". Писал он хорошо, ибо обладал незаурядным литературным талантом. Писал убедительно, - потому что сам был глубоко убежден в том, о чем вещал миру. И люди ему верили - потому что сами нутром чувствовали то же самое, о чем говорил Марат. А чувствовали потому, что так оно на самом деле и было: измена сидела за одним столом, ела и пила с одного блюда.

Видя безукоризненную точность своих политических оценок и прогнозов, доктор Марат, и без того не склонный себя недооценивать, возгордился еще больше. Ипполит Тэн в своей (правда, очень тенденциозной) книге приводит такие его слова: "Если бы я был народным трибуном, и меня поддерживало несколько тысяч решительных людей, я ручаюсь за то, что через шесть недель конституция была бы совершенна, что политическая машина работала бы вполне исправно, что нация была бы свободна и счастлива, что менее чем через год страна была бы в цветущем состоянии и внушала бы уважение своим врагам и что все это было бы до тех пор, пока бы я был в живых» случае необходимости, продолжает Тэн -он может быть генералом и притом победоносным. По словам Марата, достаточно будет ему только видеть два раза, каким образом сражаются вандейцы, чтобы найти средство кончить войну «после первой же схватки». – «Если бы я мог переносить путевые лишения, я предложил бы себя для осуществления моих планов; во главе маленького отряда надежных войск легко уничтожить в один день всех мятежников до одного. Я понимаю кое‑что в военном искусстве, и я мог бы без самохвальства отвечать за успех».

Параноидным личностям вообще свойственно честолюбие и повышенная самооценка, что проявлялось у Марата с детства: «Когда мне было пять лет, – говорит Марат, – я стремился быть школьным учителем, в пятнадцать лет профессором, в восемнадцать – писателем, гением‑творцом в двадцать лет, а затем и до конца жизни апостолом и мучеником человечества. С ранних лет я был снедаем любовью к славе, страстью, менявшей свой объект в течение разных периодов моей жизни, но не оставившей меня ни на одно мгновение».

Когда честолюбивые мечты разбились о каменную стену реальности, Марат реагировал именно так, как можно было бы ожидать от параноидной личности - стал видеть вокруг себя заговоры завистников:"сначала против него составился заговор философов: когда его трактат «О человеке» был выслан из Амстердама в Париж, «они почувствовали, какой удар я наношу их принципам, и добились того, что книгу задержали в таможне». Затем против Марата последовал заговор докторов: «Они с болью высчитывали размеры моих заработков... Я мог бы доказать в случае необходимости, что они устраивали частые собрания, чтобы придумать самые действительные средства меня оклеветать». Наконец против Марата якобы возник заговор академиков. «Академия наук не прекращала против меня в течение десяти лет недостойных преследований, после того как она убедилась, что мои открытия в области света уничтожали все её вековые исследования и что я вовсе и не думал стать её членом... Поверите ли, что шарлатаны этого ученого учреждения добились того, что обесценили мои открытия во всей Европе, восстановили против меня все ученые общества и закрыли передо мной все газеты". Это было еще дореволюционное время, которое, как мы уже поняли, не очень благоволит к параноиками; звездный час Марата настал, когда грянула революция...

Тэн иронизировал над "несответствием" между притязаниями Марата и его его реальными способностями. Но вряд ли стоит считать Марат полным бездарем во всем, что выходит за пределы политики и журналистики. До революции он был не просто врачом, он был, что называется, врачом "божьей милостью".Вот лишь факты: в 1775 году Эдинбургский университет присудил ему диплом почетного доктора медицины; за успешную борьбу с эпидемией он получил титул почетного гражданина города Ньюкасла; в 1776 году он получил должность лейб-медика графа Артуа, королевского брата, будущего короля Карла X; он опубликовал монографию о катаракте; в 1783 года был премирован и издан в Париже его "Мемуар о лечебном электричестве", в котором он, помимо всего прочего, выступил против популярной тогда теории Месмера о "животном магнетизме" - и был совершенно прав.

Однако же, другие его исследования не оправдали возлагаемых на них автором надежд. В вопросах химии он придерживался устаревшей теории флогистона, в физике электричества поддерживал опять же устаревшую унитарную теорию, в трактате об оптике он смело, но безосновательно атаковал концепцию Ньютона, в вопросах философии он отрицал прогрессивный на тот момент материализм, впадая в результате в беспомощное дуалистическое резонерство о теле и душе, соединенной "нервным током". Он пламенно, но ошибочно выступал против передовых ученых того времени, включая Лавуазье. Не получив, причем заслуженно, признания от Академии Наук, он до конца жизни возненавидел академиков и сделал много для упразднения Академии во время революции. Наконец, весьма характерно, что на его предложение о сотрудничестве знаменитые энциклопедисты ответили отказом.

Парадоксальным образом революционер Марат тяготел к устаревшим, реакционным взглядам в философии и естествознании. Зато в науках общественных он - бесспорный пионер, первооткрыватель. В ту пору, когда торжествующая буржуазия давала последний победный бой старому феодальному порядку, Марат разглядел контуры новой, грядущей, еще более кровавой классовой борьбы. Он услышал крики страдания тех людей, кто больше всех сделал для победы революции, но не получил практически ничего. Речь идет о широких плебейской массе, "маленьких людях", "отверженных", рабочих, батраках, владельцев маленьких мастерских, вечно голодных или полуголодных, балансирующих на грани бедности и нищеты. Их коллективную силу охотно привлекали разные партии, стремящиеся взобраться на политический Олимп, чтобы сразу после очередного переворота сказать им: а теперь по домам и работать. Среди участников революции они представляли собой ту группу, которая не имела никаких шансов стать доминирующей. Чтобы очередь дошла до этой группы, революция должна была "копнуть" очень глубоко. И никто иной, как доктор Марат, настаивал на этом углубленном раскапывании.



"Марат, - писал академик Тарле, - не желал считать революцию законченной, пока не удовлетворены все "трудящиеся и обремененные"; Марат настаивал на необходимости и неизбежности ее развития, продолжения и углубления. Плуты, воры, интриганы, приобретатели, деспоты только переменили свои названия, рядятся в новое обличье, но народу от этого живется пока не лучше, "а может быть, хуже", чем при старом режиме. Кто сделал революцию? "Революцией мы обязаны восстанию маленьких людей, и не менее верно, что взятием Бастилии мы обязаны главным образом десяти тысячам бедных рабочих Сент-Антуанского предместья", — и Марат с гневом прибавляет, что богачи, "спрятавшиеся в подполье, вышли оттуда лишь по миновании кризиса и вышли затем, чтобы завладеть командными постами и почетными местами". Марат с ударением говорит о возможности социальной революции, если имущий класс, если богатая буржуазия по-прежнему ничего не будут делать для народной массы: "Отцы отечества! Мы не требуем у вас сейчас раздела вашего имущества, этих благ, которые небо дало в общую собственность людям ( ces biens que le ciel a donne en commun aux hommes ). Знайте всю нашу умеренность... Трепещите, как бы мы не были доведены до отчаяния, как бы у нас не осталось в качестве единственного выхода — отомстить вам, предаваясь всякого рода эксцессам!

Одним из первых Марат поведал простую, даже в наши дни не всем понятную истину: все буржуазные права и свободы бессмысленны, если у человека нет жизненного минимума социальной поддержки. Если общество, государство и правящие классы не обеспечат этого - пусть не удивляются тогда "всякого рода эксцессам!".

"Честный гражданин, которого общество предоставляет нищете и отчаянию, возвращается к естественному состоянию и имеет право требовать с оружием в руках преимущества, которые он отчуждил только для того, чтобы получить более крупные преимущества. Всякая власть, оказывающая ему сопротивление, является властью тиранической и судья присуждающей его к смерти – подлый убийца». Приводя эти слова Марата, Тэн оценивает их как проявление "мании убийства". Марат и вправду любил говорить о том, что только массовые расстрелы гильотринирования спасут страну, но нет никаких данных, чтобы его привлекали убийства сами по себе. К резким и провокационным призывам его толкала логика развития революции, резонансно совпавшая с параноидальной логикой его собственного мышления. Как мы помним, революция окружена врагами и предателями. Нужно предотвратить их козни и нанести удар первыми (В психиатрии есть понятие "преследуемые преследователи" - это когда одержимый бредом преследования человек пытается нанести своим предполагаемым врагам превентивный удар). Удары эти Марат наносил, главным образом, с помощью своей газеты, которой он будоражил народные массы Парижа. Он не просто писал, что кругом измена, не просто указывал на конкретных предателей, нет, -"статья должна кончаться определенным указанием на необходимые "санкции", т. е. на то, что должны делать в данном случае читатели. Народ должен завтра же всей массой двинуться к зданию суда и войти в зал. Народ должен схватить негодяя Эстьена. Народ должен снести голову Лафайету. Народ должен подойти к Конвенту и потребовать ареста жирондистских изменников. И он умел так мотивировать и формулировать эти призывы, что плебейская масса в самом деле шла туда, куда он ее звал, и делала то, что он рекомендовал, если к тому была хоть. какая-нибудь возможность"(Тарле).

Задолго до Ленина Марат открыл, что газета - не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор.



И задолго до одного из персонажей Достоевского он использовал своеобразную арифметику убийств во спасение. Он призывал срубить то пятьсот, то тысячу, то двести тысяч голов ради того, чтобы обеспечить счастье миллионов. Это, конечно, очень хороший повод лишний покидаться нечистотами в доктора Марата и в революционеров вообще - фанатики! убийцы! слеза ребенка! - но он лишь, как когда-то Маккиавелли, назвал вслух то, что во все века и у всех народов творилось негласно. Ведь даже такая непримиримая оппонентка Марата, как Шарлотта Корде, стояла на тех же этических позициях, заявив на суде: "Я убила одного, чтобы спасти сто тысяч".





И вот еще одна ирония маратовской судьбы: всю жизнь кричавший об измене и происках врагов, он, в конце концов, был заколот врагом, притворившимся другом. Тем самым еще раз подтвердив: бывают ситуации, когда  параноики говорят правду.
 



Материального наследства после доктора осталось немного: рукописи, долги по  газете, две мелких серебрянных монеты и ассигнация в 25 су.

Духовное его наследие оказалось куда значительнее. Вчитайтесь хотя бы в такие его строки: «Общество должно обеспечить поддержку тем из своих членов, которые не имеют никакой собственности и которые едва могут удовлетворить свои потребности трудом. Общество должно позаботиться об их пище, о помещении и одежде, оно должно дать им возможность лечиться в случае нездоровья, старости и воспитать своих детей. Те, у которых имеется излишек... должны удовлетворять потребности чувствующих нужду в самом необходимом ...". 


Когда-то это казалось безумием, экстремизмом. Сейчас это - азбука для любого социального государства, и мало кто из власть имущих осмелиться открыто возражать против этих принципов, ставших священными для всей разумной части человечества.
Теги: бисер, психология
Количество показов: 16613
Автор:  pumba
Количество голосов:  2
Рейтинг:  3.02