БисерА

02.04.2018

Видение русского Гамлета

Какое бы событие не случилось на Земле, не бывает недостатка в людях, его предсказавших. Однако подавляющее большинство пророчеств обладает одним из двух существенных недостатков, отпугивающих всякого, кто привык к рациональному способу мышления и познания мира. Либо эти пророчества нарочито туманны, загадочны, многозначны, наподобие Апокалипсиса и катренов Нострадамуса, так что их можно задним числом приписать к любому событию. Либо же, если пророчества четки, ясны и точны, то появляются они уже после того, как «предсказываемое» событие свершилось.


  Русские исторические предания сохранили рассказы об «Авеле-провидце», предсказавшем, среди прочего, краткость правления Павла I и его насильственную смерть. Пророчество на редкость точное, указано даже место убийства – спальня. Да вот беда, рассказы об Авеле и его сверхточных пророчествах документально зафиксированы много лет спустя. А вот обращение к современным Авелю архивам создает совсем иную картину: Авель пророчил Павлу покорение всей Турецкой державы, а его сыновьям Александру и Константину должна была покориться «вся земля».

Но бывают случаи, когда мистическое пророчество, пророчество-видение документально фиксировалось до прогнозируемого события. Да, таких случаев катастрофически мало, но тем они и интересны. И один из редчайших случаев такого достоверного пророчества относится как раз к романтическому нашему императору Павлу Петровичу.


«Дому Твоему подобает святыня, Господи, до конца дней» (Псал. 92:5) – гласит надпись над входом в Михайловский замок. По толкованию Афанасия Великого, «Дом Господень есть Церковь», которой подобает быть святою. Изречение вполне в духе религиозного до экзальтированности рыцаря-императора Павла Петровича.

Вот как рассказывал об этом сам Павел, тогда еще великий князь и наследник престола, в июле 1782 года, когда он с супругой инкогнито (под именем графа Северного) путешествовал по Западной Европе.

Однажды в темное время суток он в сопровождении своего друга, князя Куракина, а так же двух слуг, прогуливался по пустынным петербургским улицам. Ночь была лунной, погода стояла теплая. Великий князь и его друг пребывали в самом веселом расположении духа и подшучивали над редкими встречными прохожими. Неожиданно на углу одной из улиц, в тени подъезда Павел разглядел высокую худую фигуру в испанском плаще и в надвинутой на глаза военной шляпе. Пропустив мимо себя великого князя, фигура безмолвно двинулась за ним. Лица ее разглядеть было невозможно. Шагая по тротуару, фигура издавала странный и жутковатый звук – как будто камень стучал о камень. С левой стороны, где двигалась таинственная фигура, на Павла повеяло ледяным холодом. Павел обратил внимание Куракина на их странного спутника, но, к своему изумлению, убедился, что Куракин никого не видит и не слышит. «Ваше высочество, - сказал Куракин, - идете возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и ею». Протянув руку, Павел и вправду наткнулся на холодную каменную стену. Но видение продолжало следовать за ним, звуки шагов незнакомца молотом стучали по тротуару. Тщетно вглядывался великий князь в скрываемое под шляпой лицо незнакомца, лишь один раз в лунном свете блеснули его глаза, каких «я не видел никогда ни прежде, ни после», как рассказывал впоследствии Павел. Дрожа не то от холода, не то от страха, он вновь обратился к Куракину: «Ах, я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особое».-


Первый раз к Михайловскому замку я пришел слишком рано. Недоучел, что музеи в Питере начинают работать не раньше 10, а то и 11 часов. Пришлось потом приходить второй раз, зато можно было спокойно, без толкотни и суеты, пофотографировать этот шедевр.

«Павел!», - раздался вдруг глухой и грустный голос из-под плаща, закрывающего незнакомца.
«Что вам нужно?»
«Павел!», - еще более грустно сказал незнакомец и вдруг остановился. Павел остановился тоже.
«Павел! Бедный Павел! Бедный князь!»
Павел опять обратился к Куракину, но тот по-прежнему ничего не слышал. Тогда Павел спросил незнакомца, кто он.
«Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести; для благородной души нет более чувствительного наказания».

Произнеся это, незнакомец зашагал далее. Павел и его спутники двинулись следом. Незнакомец молчал, а у Павла пропала всякое желание спрашивать. Странная прогулка продолжалась более часа, пока не пришли на большую площадь перед Сенатом. Выйдя на площадь, привидение остановилось и обратилось к Павлу с последними словами: «Прощай, Павел! Ты еще увидишь меня опять, на этом месте, здесь и кое-где еще».

В этот момент его шляпа как будто сама собою приподнялась, и изумленный Павел увидел пред собою «орлиный взор, смуглый лоб и строгую улыбку» своего знаменитого прадеда Петра Великого.


Ров с водой, мост, отражения башен… Как не любить эту рыцарскую замковую культуру!

Когда изумленный цесаревич пришел в себя, видение уже растаяло в весенней петербургской ночи.

Придя домой, Павел почувствовал, что его левый бок как будто окаменел от холода, и лишь несколько часов спустя ему удалось отогреться в постели.

Вторично изумление и что-то похожее на страх охватили великого князя, когда он узнал, что его царствующая матушка планирует поставить изготовленный Этьеном Фальконе бронзовый памятник Петру Великому на том самом месте Сенатской площади, где он в последний раз видел дух великого императора.


Когда памятник был воздвигнут, исполнилась первая часть предсказания тени Петра: Павел увидел его «опять, на этом месте». А 12 марта 1801 года, надо полагать, они увидел его уже в царстве мертвых, после того, как был подло убит, говоря словами Пушкина, «свирепой шайкой палачей».

Павел рассказывал, что он пытался уговорить мать не ставить памятник на этом месте. Впрочем, ему, скорее всего, не нравилось не столько место, сколько надпись на постаменте: «Петру Первому - Екатерина Вторая». Впоследствии Павел установил в Михайловском замке памятник Петру работы Растрелли, снабдив постамент надписью: «Прадеду – правнук», дабы раз и навсегда установить, кто законный наследник великого императора, а кто не имеет к нему никакого отношения.

 

Любопытно, что эта же надпись натолкнула Тараса Шевченко на пьяные проклятия – первый, дескать, распинал Украину, а вторая ее доконала – "каты, каты, людоеды"!. И этому же памятнику грозился несчастный пушкинский герой – ужо тебе! – пока бронзовый всадник, ставший, с легкой руки Пушкина, медным, не погнался за ним, как король за Нильсом. И еще у этого памятника в роковой день 14 декабря 1825 года собрались, чтобы в одночасье сгинуть, самые лучшие, самые светлые люди России....

О Медном Всаднике есть немало легенд, в том числе и такие, где фигурируют схождения с постамента. Кстати, если придраться, то в пророческом видении Павла сразу можно найти неточность: шагая по мостовой, Петр издавал звуки «как камень о камень», то есть он был не бронзовым, как скульптура Фальконе, а каменным, как статуя командора из популярного в Западной Европе литературного сюжета. Невольно начинаешь подозревать, что Павел привнес в «видение» немало субъективного, но, прежде чем разбирать правдивость рассказа, остановимся на вопросе о его аутентичности.

Рассказ Павла приводится в мемуарах баронессы Генриетты фон Оберкирх, близкой подруги принцессы Доротеи Вюртембергской, ставшей супругой русского цесаревича под именем Марии Федоровны. Мемуары носили характер личных записей, изначально не предназначались для печатания, - по крайней мере, как оговаривает баронесса, не ранее чем все упоминаемые в них лица сойдут со сцены. В отношении рассказа Павла баронесса, по его собственной просьбе, обещала сугубую конфиденциальность.


Впервые мемуары баронессы, заканчивающиеся 1789 годом, были напечатаны ее внуком только в 1852 году в Лондоне. Столь поздняя публикация не может не вызвать вопросов об их аутентичности, и в случае сомнений мистическое пророчество о самом себе, изложенное Павлом, переходит в разряд заурядных предсказаний «задним числом». Впрочем, доказательств фальсификации мемуаров, а тем более конкретно того отрывка, где речь идет о Павле, не имеется. В те времена совсем не было редкостью, когда записки публиковались много лет спустя после смерти их автора (записки Екатерины Второй – наиболее известный тому пример). Можно считать вероятным, что большинство рассказов из своих записок баронесса записывала близко к оригиналу: так, приводимая ею история принца де Линя о его тайном присутствии на обряде пострижения некой монашки, была одновременно записана Марией Федоровной.

Правда, повествование Павла о встрече с призраком прадеда от великой княжны скрывалось: Павел опасался растревожить супругу. По свидетельству баронессы, Павел даже пытался убедить ее, что просто выдумал свой рассказ, чтобы было что рассказать в тот вечер (собравшиеся развлекали тогда друг друга таинственными и мистическими историями). Однако же, когда Павел Петрович и Мария Федоровна получили из Петербурга письмо с известием об открытии памятника Петру Первому на Сенатской площади (18 августа 1782 года), великий князь, как вспоминает баронесса, знаком призвал ее хранить молчание; при этом он старался улыбаться, хотя лицо его покрылось "мертвенной бледностью".

К этому стоит добавить, что во время своего рассказа о встрече с призраком Павел ссылался на присутствующего там же Куракина, который, хотя и был настроен скептически, однако же сам факт прогулки и странного происшествия не оспаривал – он лишь пытался объяснить его рационально («Куракин не хочет верить ничему этому. Посмотрите, он смеется. Он думает, что все это было не более как сон»). Другой из слушателей, принц де Линь, так же не ставил под сомнение факт видения, но опять-таки трактовал его с материалистических позиций, советуя Павлу не выходить ночью и не гулять вдоль холодных стен, дабы не застудиться и не стать жертвой «собственного воображения».


Так или иначе, сам по себе факт рассказа Павла о таинственном происшествии сомнению не подлежит. Зная характер Павла, его прямоту и неумение хитрить, а так же принимая во внимание его трепетное отношение ко всему мистическому, потустороннему, равно как и его пиетет к своим царственным предкам, вряд ли можно всерьез полагать, что Павел сознательно дурачил своих слушателей и что его рассказ от начала до конца есть выдумка. Другое дело, что, рассказывая о своем мистическом переживании, Павел мог бессознательно его подкорректировать, сделать более связанным, последовательным, более литературным – как это происходит всякий раз, когда человек пытается наутро рассказать свой бессвязный ночной сон. Одновременно нельзя забывать, что и самом видении, каково бы ни было его происхождение, не могли не отразиться заботы и тревоги юного цесаревича, подобно тому, как на содержании сна сказываются влияния дневных впечатлений.


В Михайловском замке проходила какая-то очередная выставка о Романовых, которых мы потеряли.
Мне приглянулось одно из изображений царевны Софьи, репродукция которого украшает одну из моих книг о Петре Великом. Особенно понравились мне нестандартные предметы в орлиных лапах – меч и пальмовая (?) ветка. Нигде больше такого варианта герба мне лично видеть не приходилось:



Примечательна сама по себе сцена явления призрака молодому наследнику престола – наследнику, которого и без того многие в Европе сравнивали с принцем Датским. Убитый отец, преступная мать, преследуемый принц, - удивительно ли, что, по словам австрийского придворного актера, если во время посещения Павлом театра будут играть известную шекспировскую пьесу, то в зале будут сразу два Гамлета? Эйдельман в своей знаменитой «Грани веков» высказывал предположение, что Павел выдумал рассказ о тени предка ради подыгрывания «гамлетовским» настроениям при европейских дворах.
.

Сразу возникает вопрос – почему Павлу тогда явился не его убитый отец, а прадед? Этому есть объяснение в той же монографии Эйдельмана: цесаревич не знал наверняка, убит ли его отец или заточен живым в какой-нибудь тайной тюрьме. Уже став императором, Павел настойчиво спрашивал, точно ли его отца уже нету в живых (удивительно ли, что простые люди массово верили Пугачеву, если даже собственный сын Петра III не был уверен в его гибели; кстати, сам Пугачев не раз заявлял, что править больше не хочет, а идет он походом лишь за тем, чтобы посадить на престол Павла Петровича).



То, что Павел не был уверен в смерти отца и что в видении ему явился не третий, а первый Петр, явно указывает на то, что принц де Линь и Куракин были правы – истоки видения следует искать не в потустороннем мире, а в психике («воображении») самого Павла. Точнее, в том, как в психике отразились тяжелые жизненные обстоятельства романтического, чуткого и ранимого цесаревича: смерть отца, незаконное отстранение от престола преступной и распутной матерью, мечты о мести убийцам и невозможность это осуществить, необходимость наблюдать, как убийцы пользуются силой и влиянием при дворе; вряд ли оставались тайной для Павла и планы его матери лишить строптивого сына наследства и передать корону внуку Александру – а ведь тогда, в эпоху дворцовых переворотов, корону нередко снимали вместе с головой.... Понятны тогда страхи цесаревича за свою жизнь, нашедшие свое отражение и в видении, - в тех словах Петра Великого, где он жалеет Павла и сулит ему недолгую жизнь.

Дальняя правая дверь ведет в ту самую спальню, из которой Павел уже не вышел живым.

"Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной..."


Кстати, это самое видение является едва ли не главным аргументом тех историков и психиатров, которые, вслед за убийцами императора, склонны выставлять его психически больным. Ковалевский в своем эссе о Павле называет этот видение «галлюцинаторным бредом». Впрочем, со времен Ковалевского психиатрическая номенклатура так изменилась, что разбор того, что именно он имел в виду, занял бы слишком много места. Стоит сразу же оговориться, что это единственный зафиксированный в источниках случай галлюцинаций Павла, что, разумеется, недостаточно для уверенной диагностики психического расстройства, поскольку едва ли найдется на Земле человек, который хотя бы раз в жизни не галлюцинировал (а одна из разновидностей галлюцинаций – сновидения – является нейробиологической нормой не только для человека, но и для животных).


О «сумасшествии» Павла еще будет отдельный пост, пока же остановимся на чисто психиатрической характеристике его видения. Можно ли его назвать бредом? Нет, бредовая убежденность предполагает непоколебимую уверенность, Павел же пытается проверить реальность призрака, дотронувшись до него рукой. Да и вообще, при бреде в сознании больного не возникают новых объектов, меняется не восприятие, а мышление человека. Галлюцинация? Пожалуй, но весьма своеобразная. Налицо галлюцинации сразу в нескольких анализаторах: зрительном (фигура Петра в плаще и шляпе), слуховом (звуки каменных шагов, обращение Петра к Павлу), соматосенсорном (ощущение холода).


Такие комплексные галлюцинации редко возникают при непомраченном сознании. В тех случаях, когда, несмотря на наличие психоза, ясность сознания сохранена (например, при шизофрении), более характерна картина, когда галлюцинации проявляются только в одной из сенсорных систем, крайне редко – одновременно в двух, причем в последнем случае одни галлюцинации явно превосходят другие в интенсивности. Одновременное присутствие и равная выраженность трех разновидностей галлюцинаций скорее могло бы указывать на один из синдромов расстройства сознания - делирий, сумеречное помрачение и др. Но в разбираемом случае Павел ни субъективно, ни со стороны посторонних наблюдателей не демонстрировал ни одного из признаков нарушенного сознания – дезориентровки (в личности, времени, месте), амнезии, отсутствие реакций на внешние раздражители, психомоторного возбуждения, или, наоборот, полную неподвижность).


На мой взгляд, не самый удачный памятник. Трон вышел чрезмерно низким, император как будто сидит на раскоряку, регалии и мантия выглядят чуть ли не карикатурно

Правда, со слов Павла, Куракин определял его видение как «сон» (сон, по формальным критериям, тоже состояние расстройства сознания, только относящиеся не к патологии, а к норме), но трудно сказать, имелось ли в виду физиологическое состояние сна или же слово употреблено в значении «сновидение», «греза». Второе, конечно же, вероятнее.


Подобная комплексность, тематическая и логическая взаимосвязь галлюцинаторных образов при сохраненной ясности сознания указывает на то, что у цесаревича в данном случае имели место психогенные галлюцинации, точнее, одна из их разновидностей – галлюцинации воображения. Они возникают на фоне долговременного эмоционального напряжения и отражают в своем содержании психотравмирующую ситуацию. Возникают они, как правило, у лиц с соответствующем предрасположением (истерические или сенситивные черты характера, интровертность, мечтательность). В отличие от галлюцинаций при эндогенных психозах или органических психических расстройствах, психогенные галлюцинации чаще всего скоротечны, неустойчивы и проходят даже без применения каких-либо лечебных средств.


Но все рациональные объяснения, все психиатрические параллели не отменяют того несомненнго факта, что Павел видел своего умершего великого прадеда и при этом получил от него довольно точное пророчество о своей смерти в молодых летах. Равно как и тот факт, что это пророческое видение, пусть и не совсем ясное и точное, было зафиксировано еще до своего исполнения. Я, конечно, далек от мысли доказывать на этом основании реальность потустороннего мира; я только хочу заметить, что психопатологический характер видения Павла еще не говорит о том, что виденное им лишено всякой реальности. Как замечает Свидригайлов в «Преступлении и наказании», тот факт, что привидения являются только больным, говорит не о том, что привидений не бывает, а о том, что только больные могут их видеть.


Теги: бисер, история
Количество показов: 16525
Кем создан (имя): (_0wl) _0wl
Автор:  pumba
Количество голосов:  2
Рейтинг:  3.44